Шпион - Страница 33

— Не-не! — захохотал Соломин. — Ты от ответа не уходи. Ишь ты, хитрец! Я тебе тут душу изливаю, а ты мне «зарядка». А ну, колись!

Павлов неловко рассмеялся, и Соломин отшатнулся и сделал испуганные глаза.

— Темочка, а может, ты тоже решил заголубиться?

Павлов возмущенно фыркнул:

— Да ты что, обалдел, Соломин?! Хрыч ты старый! Совсем охренел в своей Англии?! Я этих пидоров не то что на вид или на дух — даже на слух не выношу.

Соломин захохотал.

— Что, совсем радио не включаешь?! Даже в машине?! И телик не смотришь?

— А как это можно смотреть?! — возмутился Артем. — Девяносто девять процентов эстрады — педики!

— Да ну?!

— А ты их послушай вживую! Все эти Филиппики, Биланчики, Борюсики, Колюсеньки, Женечки, Пупочки, Писички. Тьфу! Блевотина!

Соломин хохотнул и вдруг посерьезнел.

— Кстати, Тема, а ты знаешь, чем в мире измеряется демократия?

Павлов озадаченно уставился на друга.

— А что ты имеешь в виду? Свобода слова? Выборы?

— Не-а! Не гадай! — отмахнулся Соломин и тут же пояснил: — По мнению очень умных людей, показателем демократии, как ни странно, в современном обществе является уровень голубизны.

— Чего? — Артем поднял брови.

— Да-да, — печально подтвердил Соломин, — чем больше гомиков на телике, эстраде, в политике, на улицах, то есть везде, тем круче демократия! Это не я придумал. Это как раз они и насадили. Сначала за свои права борются, затем эти права нам навязывают.

— Слушай, Юра, ты меня достал уже со своими педерастами! — Артем несильно толкнул друга кулаком в плечо, тот тут же поставил блок.

— Ладно, не скули! — беззлобно ответил полковник и посмотрел на часы. Это был модный хронограф по цене новенькой иномарки. — А лучше давай продолжим вечерком. Я приглашаю тебя поужинать в новый ресторанчик. В центре, на Спиридоновке. Ты как к японской кухне?

— Отлично! — кивнул Павлов. — Это сейчас в Москве просто эпидемия какая-то. Девушки сели на диету из сашими, мужики пожирают суши и маки. Короче, полный банзай!

— Вот и отлично! Давай там и потолкуем. В восемь годится?

— Годится.

Соломин задумался.

— Слушай, а может, с девчонками? У тебя как — есть бабец?

Артем неожиданно смутился.

— Я, понимаешь, сейчас с девушкой встречаюсь. Необычной. Она особенная.

«Опля! — отметил Соломин. — Да он запал — и серьезно!»

— Ну, так тем лучше! — хлопнул он друга по плечу. — Такая не даст нашему вечеру скатиться в политику или в работу.

— Договорились, — счастливо улыбнулся Артем.

Мужчины встали и обнялись. Теперь уже нормально, как приятели. Пожали друг другу руки и разошлись.

Режимник

Ровные стопки свежераспечатанных листов громоздились на столе, и Черкасов аккуратно перекладывал страницы и сверял отдельные моменты со своими записями. Зам ректора по режиму не любил терять время попусту, а потому, едва получив от Рунге «добро» на «помощь» Смирнову, немедленно принялся ее осуществлять.

— Согласен, здесь фраза переделана и звучит по-другому, — как бы принимал он сторону взмыленного ученого, — но если сравнить с вашим секретным учебником 1972 года, то смысл, в общем-то, тот же. Гляньте сами…

Борис поднес распечатку ближе к глазам и прочитал:

— «Если стенка сделана из жаропрочной стали толщиной пять миллиметров, то ее сопротивление тепловому потоку, передаваемому от газов в охлаждающее топливо, составит около пятидесяти процентов общего теплового сопротивления».

Он перевел взгляд на тоскующего Смирнова.

— Верно? Я ничего не путаю?

Смирнов заиграл желваками.

— А вы, Борис Васильевич, дочитайте до конца, и тогда вам все станет понятно.

Профессор едва держал себя в руках; ему определенно уже хотелось сказать какую-нибудь гадость этому «офицеру действующего резерва». Черкасов это видел, но, похоже, ничуть не расстраивался.

— «Примерно сорок пять процентов, — последовал он совету прочесть то, что написано дальше, — приходится на тепловое сопротивление лучисто-кон-век-тив-но-го теплообмена».

Смирнов тихонько застонал; по слогам это слово не произносили даже его первокурсники. А Черкасов тем временем невозмутимо шел дальше:

— «И пять процентов — на сопротивление теплоотдачи от стенки в охлаждающее топливо».

Он снова остановился и присмотрелся к закатившему глаза Смирнову.

— Николай Иванович, вам плохо?

Смирнов открыл глаза и тряхнул своей лысой круглой головой так, что, казалось, она сейчас отскочит от его пухлого тельца и превратится в Колобка, который заживет самостоятельной жизнью сдобного беженца. Он вздохнул и потер лоснящийся лоб:

— Нет-нет. Уже гораздо лучше.

— Тогда я продолжу, — кивнул Черкасов и невозмутимо продолжил пытку чтением: — «Уменьшение же теплового сопротивления стенки за счет ее толщины или замены материала приведет к относительному увеличению теплового сопротивления лучисто-кон-век-тив-но-го теплообмена».

Смирнов скрипнул зубами.

— Борис Васильевич! В конце концов! Зачем вы мне зачитываете мой же доклад? Я не понимаю! Решительно не понимаю!

Черкасов сделал недоуменное лицо, а профессор, мгновение поколебавшись, перешел к сути дела.

— Неужели вы против нашего международного сотрудничества? — волнуясь, задал он главный вопрос. — А ведь вы поставили подпись под договором тоже. Так?

Смирнов клонил голову набок и сверлил глазками Черкасова. Но тот был непробиваем. Как щит на эмблеме госбезопасности. Даже глаза отсвечивали стальным блеском — словно заклепки. Он степенно выслушал истеричную реплику профессора и так же степенно ответил: