Шпион - Страница 12

— Николай Иванович, по кораблю и фарватер. Вы более тридцати лет на этом посту, вам и коньяк пить тридцатилетний.

— Ах, Алек! Вы, как всегда, элегантны и учтивы. Смотрите, а то прознает об этом Рунге. — Смирнов шутливо грозил пальцем молодому коммерсанту. А тот охотно подыгрывал, изображая испуг:

— Ой! Николай Иванович, не губите! — и тут же хитро добавлял: — Не губите мой бюджет! Где же я найду коньяк столетней выдержки?

И оба радостно хохотали. Возраст вице-президента Академии наук, который считался почетным ректором института, всегда был предметом особых насмешек. Впрочем, как и его опрометчивая последняя женитьба на молоденькой, и его привычка везде ходить в бабочке и беретке. А между тем Николай Иванович был очень толковым ученым и не зря уже в тридцать один год был лауреатом Государственной премии. Да, премия эта в еще не развалившемся СССР была одной из последних, но диплом гордо украшал потрескавшуюся стену его рабочего кабинета.

Постепенно Алек нашел подход ко всем ведущим ученым института — вполне заслуженно. В считаные месяцы он издал около двух десятков книг профессоров НИИ и заработал репутацию благодетеля, который превращает годами наработанные умственные мозоли в живые бумажные деньги, на которые можно купить хорошую еду, прекрасную выпивку, путевку в Сочи, компьютер, наконец. Ну а профессор Смирнов, поставивший рекорд по изданным в конторе «Научная мысль. XXI век» работам, умудрился даже купить автомобиль. Не новый, но все еще прекрасный «Вольво-240». Плюс именно ему выпало счастье попасть в загранкомандировку в Англию. Вот уж действительно, «деньги к деньгам».

Единственный человек в институте, так и оставшийся тормозом прогресса, — вероятно, в силу полной неспособности к творчеству, — был Борис Черкасов, полковник действующего резерва госбезопасности и проректор по режиму. Нет, особых проблем он Алеку не доставлял, но от профессионально тяжелого взгляда Черкасова у Алека порою подкашивались ноги. Он пронизывал его, как меч на известной эмблеме, — Кантарович чувствовал это просто физически!

Алек зло усмехнулся. Зам по режиму замечательно принимал подношения издателя, большей частью спиртосодержащие, но делал это с видом большого одолжения — мол, так и быть, возьму твою бутылку, чтоб не выбрасывать. При таком отношении к нему человека, дающего (или не дающего) «добро» на публикации, Алек чувствовал себя как на сковородке.

Ситуация осложнялась тем, что Смирнов как раз предложил Кантаровичу переиздать свой некогда секретный учебник 1972 года, с которого началась его серьезная карьера ученого-физика в области строения ракетных двигателей на твердом топливе. Да, темы, описанные в книге, были явно устаревшими, но Алек тут же ухватился за эту идею. Ему очень нужен был старт, с которого началась бы по-настоящему масштабная работа, действительно серьезный бизнес!

Вот только на пути к этому постоянно возникал Борис Васильевич Черкасов.

Сынок

Когда Артем привез Соню к себе домой, был уже двенадцатый час ночи. Звонить и выяснять, почему некий Алек Кантарович не встретил человека, было попросту поздно. А потому он, быстро переодевшись, накормив и напоив чаем Соню, сослался на срочную работу и уехал в офис. Здесь все было приспособлено под круглосуточную деятельность, включая огромный мягкий диван для отдыха.

Ночь перевалила за середину, а Артем, проживший последние три дня в Париже, еще не хотел спать. Он разбирал бумаги по делу известного продюсера, недавно застреленного на пороге собственного дома, и документы известного французского антиквара, которые привез с собой из поездки. В половине первого ночи раздался телефонный звонок на его личный кабинетный телефон. Он удивился, но ответил:

— Слушаю.

— Сынок, ты уже вернулся или еще не уезжал?

Артем улыбнулся: папа, как всегда, был лаконичен и столь же ироничен.

— Я уже вернулся, пап. Но и еще не уехал. — Артем никогда не уступал отцу в ерничанье. — Что случилось?

— Ничего не случилось. А что, отец не имеет права позвонить пропавшему сыну? Ты уехал и ничего не сказал ни маме, ни мне. Звоним домой. Отвечает какая-то Софья Ковалевская… С ума сойти! А Веры Засулич у тебя еще не появилась случаем? Дорогой мой, в прямом смысле, сынок?

— Отец! Это моя хорошая знакомая из Америки. У нее не получилось с гостиницей, и я предложил ей свой кров. Разве не так ты учил меня?

Артем любил отвечать отцу его же собственными, когда-то втолкованными истинами и нравоучениями. Надо отметить, что ничего, кроме пользы, они ему в жизни не принесли.

— Угу. Кров, любов, морков… — заворчал отец. — Ну это твое дело. Мальчик вырос. Ты лучше скажи, давно ли внука моего видел? А то у вас, Артемий Андреевич, все Париж. А есть, сын мой, и другие города. И люди. Когда был у Любы?

Отец редко интересовался делами бывшей и единственной жены Артема, которая уже больше десяти лет жила в Кембридже, где преподавала русскую литературу, а их общий и тоже единственный сын Антон учился там же в колледже. Но регулярно летом Андрей Андреевич требовал привезти внука хотя бы на месяц в Москву, где сам водил его по музеям, театрам и выставкам. Жил с ним на даче, где учил удить рыбу, ухаживать за пчелами, добывать мед, собирать грибы и даже строить дом.

Мальчишка очень любил эти летние вылазки и ждал их с нетерпением, чем вызывал заслуженную ревность бабушки и дедушки с материнской стороны. Отец Любы, отставной генерал армии, бывший всемогущий первый заместитель председателя КГБ СССР, не умел строить дома и добывать мед и имел сварливый нрав, поэтому Антошку тянуло к деду-дипломату. Этот дед трудился до сих пор в МИДе начальником управления и каждый день грозился уйти на пенсию, но все оттягивал и оттягивал этот приятный для многих подчиненных момент.